Я всмотрелся в глаза Холли. Она обнимала Клару как-то чересчур крепко, но по лицу было невозможно ничего прочесть.
— Солнышко, ты ведь знаешь, что дяди Кевина не будет в это воскресенье, правда?
Холли ткнулась лицом в Клару.
— Да. Потому что он умер.
— Правильно.
— Иногда я забываю… — Дочка бросила на меня быстрый взгляд. — Мне Сара вчера анекдот рассказала, а я хотела рассказать ему и только потом вспомнила.
— Понимаю. У меня тоже так бывает. Голова должна привыкнуть. Потом это пройдет.
Холли кивнула, пальцами расчесывая гриву Клары.
— Понимаешь, у бабушки все будут грустные в эти выходные. Такого веселья, как рассказывала Донна, не будет.
— Я понимаю. Я просто хочу поехать.
— Хорошо, птичка. Посмотрим, что получится.
Молчание. Холли заплела косу из гривы Клары и внимательно ее изучала.
— Папа… — начала она немного погодя.
— Что?
— Когда я думаю про дядю Кевина — иногда я не плачу.
— Это нормально, солнышко. И я тоже.
— Но если мне не все равно, я ведь должна плакать?
— Знаешь, нет особых правил, что делать, когда умирает родной человек. Я думаю, ты и сама со временем разберешься. Иногда хочется плакать, иногда не хочется, а иногда ты ненавидишь человека за то, что он от тебя ушел. Просто помни, что все это нормально. Как и вообще все, что придет в голову.
— А в «Американском идоле» всегда плачут, если вспоминают про тех, кто умер.
— Конечно, только не стоит всему этому верить. Это телевидение.
Холли решительно затрясла головой — волосы хлестали ее по щекам.
— Папа, это же не кино, это настоящие люди. Они рассказывают свои истории, какая замечательная была бабушка, как она в них верила, а потом умерла, — и всегда плачут. Иногда и Пола сама плачет.
— Ну еще бы. Только это не означает, что и ты должна плакать. Все люди разные. И скажу тебе по секрету: в этом шоу сильно притворяются, чтобы получить больше голосов.
Холли все еще сомневалась. Я вспомнил, как сам первый раз видел смерть: мне было семь, какого-то четвероюродного брата хватил удар, и ма потащила нас всех на поминки. Все происходило почти так же, как на поминках Кевина: слезы, смех, истории, кучи бутербродов, выпивка, пение и танцы ночь напролет — кто-то принес аккордеон, кто-то знал наизусть весь репертуар Марио Ланцы. В качестве пособия для начинающих «Как справиться с утратой» все это гораздо здоровее, чем что угодно с участием Полы Абдул. Я даже задумался: даже с учетом папашиного вклада в веселье может и стоило привезти Холли на поминки Кевина?
От мысли, что я буду находиться в одной комнате с Шаем и не смогу измочалить его в лепешку, у меня закружилась голова. Я вспомнил, как был человекообразным подростком и взрослел головокружительными скачками, потому что этого хотела Рози; вспомнил, как па говорил мне: «Мужчина должен знать, за что готов умереть». Ты делаешь то, чего хочет твоя женщина и твои дети, даже если это гораздо труднее, чем умереть.
— Послушай, днем в воскресенье мы поедем к бабушке, пусть даже ненадолго. Там будут говорить про дядю Кевина, но каждый будет вспоминать его по-своему. Никто все время плакать не будет, никто не решит, что если ты не плачешь, то поступаешь неправильно. Может, так тебе будет проще успокоиться?
Холли подняла голову и посмотрела на меня, а не на Клару.
— Да. Наверное.
— Ну вот и ладно, — сказал я. По загривку пробежал холодок, но я собрался вытерпеть все, как большой мальчик. — Значит, договорились.
— Правда?
— Да. Я позвоню тете Джеки прямо сейчас, пусть скажет бабушке, что мы приедем.
— Хорошо… — Холли глубоко вздохнула, и ее плечи расслабились.
— А пока что поспи. Утром все будет гораздо лучше.
Холли легла на спину и уткнула Клару в подбородок.
— Подоткни мне одеяло, — попросила она.
Я заботливо подоткнул края пухового одеяльца.
— И никаких кошмаров сегодня, ладно, птичка? Разрешаются только сладкие сны. Это приказ.
— Ладно. — Глаза закрылись, пальцы в гриве Клары расслабились. — Спокойной ночи, папа.
— Спокойной ночи, солнышко.
Я так ничего и не заметил, а следовало бы, давным-давно. Почти пятнадцать лет я и сам оставался в живых, и берег жизнь своих мальчиков и девочек, потому что никогда не пропускал ни единого признака опасности: острый запах горелой бумаги в комнате, грубые нотки в голосе во время обычного телефонного разговора. Ужасно, что я пропустил эти признаки у Кевина; и был просто обязан заметить их у Холли. Я должен был заметить их, словно зарницу вокруг мягких игрушек, словно отравляющий газ, заполняющий маленькую уютную спальню… Опасность!
Вместо этого я осторожно поднялся с кровати, выключил лампу и переложил сумку Холли, чтобы не загораживала ночник. Дочь подняла ко мне лицо и что-то пробормотала; я наклонился, поцеловал ее в лоб, и Холли с удовлетворенным вздохом сдвинулась глубже под одеяло. Светлые кудри разметались по подушке, острые тени от ресниц легли на щеки. Я тихо вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Каждый коп, работавший под прикрытием, знает: ничто не сравнится с днем накануне начала операции. Наверное, астронавты во время обратного отсчета испытывают похожее чувство — и парашютисты, выстроившиеся перед прыжком. Свет становится ослепительным и прочным, как алмаз; все лица красивы до умопомрачения; мозг кристально чист, каждая секунда растягивается перед глазами в огромную панораму; то, что месяцами сбивало с толку, внезапно становится предельно ясным. Можешь пить весь день и оставаться трезвым как стеклышко; зубодробительные кроссворды решаются, как детские головоломки. Такой день длится сто лет.